Арсен Люпен - Страница 6

— Прекратить безобразие!

Тогда настала тягостная и неопределенная пауза, и за паузой сигнал: «на молитву!».

Праздничный обед был закончен. Кстати, это был последний праздничный обед Морского корпуса.

6

Помимо всего прочего, Степа Овцын был восторженным черноморцем.

Он мог часами говорить о «Гневном» и «Пронзительном», которые, по его сведениям, ходили узла на три быстрее новых балтийских миноносцев, о блестящих, но не слишком правдоподобных боях с «Гебеном» и «Бреслау», а заодно о знаменитой севастопольской жизни и, в частности, о Приморском бульваре.

Сейчас он говорил о Дарданеллах. Говорил с увлечением, размахивал руками и чуть не опрокинул урну для окурков.

Конечно, англичане их возьмут, и с англичанами в Мраморное море войдет наш крейсер «Аскольд». И сразу же мы ударим с Черного моря. В Севастополе уже готовят десант. Целую дивизию. Царьград будет нашим, и война скоро окончится. А тогда черноморский флот станет средиземноморским, будет плавать в Италию и черт знает куда, и получится сплошная красота.

— Степа! — остановил его унтер-офицер Василий Бахметьев. — Пожалуйста, перестань молоть чепуху.

— Чепуху? — возмутился Овцын. — Какую чепуху? Неужели ты не понимаешь? Турок в два счета вышибут в Азию — и конец.

— В два счета? — переспросил фельдфебель Домашенко, тоже черноморец, но не в пример Степе человек положительный.

— Нет, душа моя, не так это просто.

— Да что ты! — И, всплеснув руками, Овцын снова толкнул урну, но вовремя успел ее подхватить.

— Что ж тут трудного? Просто, как палец. Боюсь только, что мы с тобой туда не поспеем. До выпуска еще целых шесть месяцев.

— Не бойся, Степанчик, — и Бахметьев похлопал Овцына по плечу. Хороший он был, этот самый Степа Овцын. Трогательный.

— Слушай, — сказал Домашенко, — англичане уже долго возятся с Дарданеллами, и что будет дальше — неизвестно. Попробуй назови мне случай, чтобы флот взял береговую крепость.

— Конечно, — поддержал Котельников, тихий блондин из породы зубрил, благодаря настильности своего огня судовая артиллерия не имеет возможности поражать складки местности, в которых могут укрываться батареи береговой обороны.

— Садитесь, — сказал Бахметьев, — двенадцать баллов, — и повернулся к Овцыну: — Беда мне с тобой, Степа. Втравишь ты меня в войну с Англией, потому что ей твой средиземноморский флот не понравится.

— Несомненно, — согласился Котельников. — На примере кампаний Ушакова и Сенявина ясно видно, что…

— Довольно! Довольно! — перебил Бахметьев. — Вас не спрашивают. Замолчи, пожалуйста.

Остановился, чтобы сформулировать свое окончательное суждение; по вопросу о проливах, но высказаться не успел.

В курилку боком влетел старший гардемарин Костя Патаниоти. Влетел и дал волю обуревавшим его чувствам:

— Очередной номер! Опять Арсен Люпен! Молодчинище! Опять обложил Ивана!

— Стой! — И Бахметьев поймал его за руку. — Что случилось?

— Пусти! — Костя физически не мог говорить, когда его держали.

— Вы понимаете, до чего здорово! Он прислал ему целый букет цветов.

— Кто, кому, почему и зачем? — не понял Бахметьев.

— Конечно, Арсен Люпен Ивану, а не наоборот. Ты дурак. Здоровый букет с какими-то ленточками, и на карточке написано: «За незабываемое сольное выступление такого-то числа в столовом зале Морского корпуса от благодарного поклонника» или что-то в этом роде.

— Врешь, — усомнился Домашенко. — Откуда ты знаешь, что там написано?

— Нет, не вру. Мичман Шевелев видел. С ним Иван советовался насчет французского языка. А потом рассказал нашим.

— Иван рассказал? — И Бахметьев покачал головой. — Ты что-то путаешь.

— Да нет же! Ты идиот. Шевелев, конечно. Он у нас в прошлом году капралом был. Ну и рассказал по дружбе.

— Спасибо, — сказал Бахметьев. — Теперь все ясно. А то я испугался, что ты Арсен Люпен и выбалтываешь свои секреты.

— Я? — ахнул Патаниоти. — Арсен Люпен?

Сразу же распахнулась дверь из классного коридора, и в нем появилось темное лицо Ивана Посохова. Одно мгновение была пауза. Потом Посохов широко улыбнулся и закивал головой:

— Ну-у! Курите-курите! Только скоро будет звонок. — И, продолжая кивать, исчез.

— Фу! — вздохнул Патаниоти, — Напугал.

Но Овцын приложил палец к губам, на цыпочках подошел к двери, осторожно ее раскрыл и выглянул в коридор.

Посохов, согнувшись, стоял у стенки и завязывал шнурки на ботинке. Увидев Овцына, лукаво ему подмигнул, выпрямился и пошел прочь.

Овцын даже отшатнулся назад. Слишком необычайным и страшным показался ему подмигивающий Иван.

— Вот черт! — негромко сказал он. — Подслушивал.

— Наверняка, — согласился Домашенко, — такая у него натура, и, подумав, добавил: — Впрочем, я тоже хотел бы знать, кто этот самый Арсен Люпен.

— Зачем? — спросил Бахметьев.

— Я бы посоветовал ему бросить это дело. Слишком оно рискованно.

— Конечно, рискованно, страшно рискованно, — заволновался Котельников и от волнения покраснел. — Ведь это же ужас какой-то. Никогда в нашей истории ничего подобного не случалось, и, если его поймают, его наверняка вышибут.

Бахметьев усмехнулся:

— Вышибут, говоришь? Нет, юноша, здесь пахнет похуже вышибки. Мы принимали присягу и находимся на действительной службе. Дисциплинарный батальон мосье Люпену обеспечен, а может быть Сибирь.

Он был прав. Эпопея Арсена Люпена сразу выросла за пределы простой шалости, и начальство, конечно, постаралось бы так с ним расправиться, чтобы другим было не до шуток.